вторник, 3 мая 2011 г.
понедельник, 11 апреля 2011 г.
вторник, 4 января 2011 г.
"Шантарам" Грегори Дэвид Робертс. часть третья и четвертая
"Ни с кем нации не обходятся с таким позорным пренебрежением, как с героями войны."
"Спасение невозможно без любви."
"И мы не можем презирать того, кого искренне жалеем, или сторониться того, кого любим."
"Жалость - разновидность любви, которая ничего не требует взамен и потому является своего рода молитвой. А по усопшему всегда надо помолиться. Замолкнувшее сердце, застывший купол не дышащей груди, оплывшие свечи глаз требуют молитвы. Каждый умерший - это разрушенный храм, и, глядя на него, мы должны пожалеть его и помолиться за него."
"Сказать, что у человека в душе, можно лишь после того, как начнешь отнимать у него одну надежду за другой."
"Это невыкричанные моменты нашей жизни остаются с нами, спрятанные в самом укромном уголке сердца, куда любовь приползает умирать, как забиваются в глухую чащу умирающие слоны. Только там наша гордость позволяет себе выплакаться."
"Кадербхай говорил, что если мы завидуем чему-то достойному, стремясь подняться до него, это приближает нас к мудрости. Я надеюсь, что он был не прав. Я надеюсь, что это приближает к чему-то большему, потому что с того момента у тюремной решетки я прожил целую жизнь, но по0прежнему завидую примирению Ананда с судьбой и мечтаю о таком же примирении всем своим покалеченным и мятущимся сердцем."
"Фанатизм - это противоположность любви, - провозгласил я, вспомнив одну из лекций Кадербхая.- Как-то одни умный человек - мусульманин, между прочим, - сказал мне, что у него больше общего с разумным, рационально мыслящим иудеем, христианином, буддистом или индусом, чем с фанатиком, поклоняющимся Аллаху. Даже разумный атеист ему ближе, чем фанатик-мусульманин. Я чувствую то же самое. И я согласен с Уинстоном Черчилем, сказавшим, что фанатик - это тот, кто не желает изменить свои взгляды и не может изменить тему разговора."
"Когда мы по-настоящему любим кого-нибудь, то сначала больше всего боимся, что он разлюбит нас. Но на самом деле нам надо бояться, что мы разлюбим его, когда он умрет и оставит нас. "
"Один воин-моджахед как-то сказал мне, что судьба дарует нам в жизни трех учителей, трех друзей, трех врагов и три большие любви. Но все двенадцать предстают в других обличьях, и мы никогда их не распознаем, пока не влюбимся, не бросим и не сразимся с ними. "
"Для некоторых мужчин слезы хуже, чем побои: рыдания ранят их больше, чем башмаки и дубинки. Слезы идут от сердца, но иные из нас так часто и так долго отрицают его наличие, что, когда оно начинает говорить, одно большое горе разрастается в сотню печалей. Мы знаем, что слезы - естественное и хорошее душевное проявление, что они свидетельство силы, а не слабости. и все же рыдания вырывают из земли наши спутанные корни; мы рушимся, как деревья, когда плачем."
"Как можно было объяснить, что некая небольшая, но упорная часть моего сознания с ужасом допускала, что он был Сапной, но при этом я продолжал его любить."
"Любовь нельзя убить. Ее не убьешь даже ненавистью. Можно задушить внутри себя влюбленность, нежность и даже влечение. Ты можешь убить все это или превратить в прочно застывшее, свинцовое сожаление, но саму любовь ты все равно не убьешь. Любовь - это страстный поиск истины, иной, чем твоя собственная, и стоит тебе один раз ее почувствовать, не обманывая себя, во всей полноте, и она останется навсегда. Каждый акт любви, каждый момент, когда сердце обращается к ней, - это часть вселенского добра, часть Бога или того, что мы называем Богом, а уж он-то не умрет никогда."
"Спасение невозможно без любви."
"И мы не можем презирать того, кого искренне жалеем, или сторониться того, кого любим."
"Жалость - разновидность любви, которая ничего не требует взамен и потому является своего рода молитвой. А по усопшему всегда надо помолиться. Замолкнувшее сердце, застывший купол не дышащей груди, оплывшие свечи глаз требуют молитвы. Каждый умерший - это разрушенный храм, и, глядя на него, мы должны пожалеть его и помолиться за него."
"Сказать, что у человека в душе, можно лишь после того, как начнешь отнимать у него одну надежду за другой."
"Это невыкричанные моменты нашей жизни остаются с нами, спрятанные в самом укромном уголке сердца, куда любовь приползает умирать, как забиваются в глухую чащу умирающие слоны. Только там наша гордость позволяет себе выплакаться."
"Кадербхай говорил, что если мы завидуем чему-то достойному, стремясь подняться до него, это приближает нас к мудрости. Я надеюсь, что он был не прав. Я надеюсь, что это приближает к чему-то большему, потому что с того момента у тюремной решетки я прожил целую жизнь, но по0прежнему завидую примирению Ананда с судьбой и мечтаю о таком же примирении всем своим покалеченным и мятущимся сердцем."
"Фанатизм - это противоположность любви, - провозгласил я, вспомнив одну из лекций Кадербхая.- Как-то одни умный человек - мусульманин, между прочим, - сказал мне, что у него больше общего с разумным, рационально мыслящим иудеем, христианином, буддистом или индусом, чем с фанатиком, поклоняющимся Аллаху. Даже разумный атеист ему ближе, чем фанатик-мусульманин. Я чувствую то же самое. И я согласен с Уинстоном Черчилем, сказавшим, что фанатик - это тот, кто не желает изменить свои взгляды и не может изменить тему разговора."
"Когда мы по-настоящему любим кого-нибудь, то сначала больше всего боимся, что он разлюбит нас. Но на самом деле нам надо бояться, что мы разлюбим его, когда он умрет и оставит нас. "
"Один воин-моджахед как-то сказал мне, что судьба дарует нам в жизни трех учителей, трех друзей, трех врагов и три большие любви. Но все двенадцать предстают в других обличьях, и мы никогда их не распознаем, пока не влюбимся, не бросим и не сразимся с ними. "
"Для некоторых мужчин слезы хуже, чем побои: рыдания ранят их больше, чем башмаки и дубинки. Слезы идут от сердца, но иные из нас так часто и так долго отрицают его наличие, что, когда оно начинает говорить, одно большое горе разрастается в сотню печалей. Мы знаем, что слезы - естественное и хорошее душевное проявление, что они свидетельство силы, а не слабости. и все же рыдания вырывают из земли наши спутанные корни; мы рушимся, как деревья, когда плачем."
"Как можно было объяснить, что некая небольшая, но упорная часть моего сознания с ужасом допускала, что он был Сапной, но при этом я продолжал его любить."
"Любовь нельзя убить. Ее не убьешь даже ненавистью. Можно задушить внутри себя влюбленность, нежность и даже влечение. Ты можешь убить все это или превратить в прочно застывшее, свинцовое сожаление, но саму любовь ты все равно не убьешь. Любовь - это страстный поиск истины, иной, чем твоя собственная, и стоит тебе один раз ее почувствовать, не обманывая себя, во всей полноте, и она останется навсегда. Каждый акт любви, каждый момент, когда сердце обращается к ней, - это часть вселенского добра, часть Бога или того, что мы называем Богом, а уж он-то не умрет никогда."
"Шантарам" Грегори Дэвид Робертс. часть вторая
"Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, значит ты не понял шутки."
"В то утро я не мог уразуметь смысла этой фатальной цепочки, понять шутку судьбы и посмеяться над ней. Но я чувствовал: то, что я попал в это место и занялся этим делом именно в этот момент, было предопределено судьбой."
"В Бога нельзя верить или не верить, Его можно только познать."
"Политик- это тот, кто обещает построить мост там, где нет никакой реки."
"Мы не сознаем, насколько приятно говорить на родном языке, пока нам не приходится продираться через дебри чужого."
"И к кому бы он ни обращался - кроме Бога, - его речи были продуманным спектаклем. Кадер мечтал ни больше ни меньше как изменить мир. Он никогда ничего не говорил и не делал случайно, импульсивно; все, даже смирение в его голосе в тот момент, было точно рассчитанной деталью общего плана."
"В молодости мы думаем, что страдание нам причиняют другие, но с возрастом, когда те или иные стальные двери захлопываются за нами, мы понимаем, что настоящее страдание - сознавать, что ты безвозвратно потерял что-то."
"Иногда мы любим одной лишь надеждой. Иногда мы плачем всем, кроме слез."
"В то утро я не мог уразуметь смысла этой фатальной цепочки, понять шутку судьбы и посмеяться над ней. Но я чувствовал: то, что я попал в это место и занялся этим делом именно в этот момент, было предопределено судьбой."
"В Бога нельзя верить или не верить, Его можно только познать."
"Политик- это тот, кто обещает построить мост там, где нет никакой реки."
"Мы не сознаем, насколько приятно говорить на родном языке, пока нам не приходится продираться через дебри чужого."
"И к кому бы он ни обращался - кроме Бога, - его речи были продуманным спектаклем. Кадер мечтал ни больше ни меньше как изменить мир. Он никогда ничего не говорил и не делал случайно, импульсивно; все, даже смирение в его голосе в тот момент, было точно рассчитанной деталью общего плана."
"В молодости мы думаем, что страдание нам причиняют другие, но с возрастом, когда те или иные стальные двери захлопываются за нами, мы понимаем, что настоящее страдание - сознавать, что ты безвозвратно потерял что-то."
"Иногда мы любим одной лишь надеждой. Иногда мы плачем всем, кроме слез."
понедельник, 3 января 2011 г.
"Шантарам" Грегори Дэвид Робертс. часть первая
"Мне потребовалось много лет и странствий по всему миру, чтобы узнать все то, что я знаю о любви, о судьбе и о выборе, который мы делаем в жизни, но самое главное я понял в тот миг, когда меня, прикованного цепями к стене, избивали. Мой разум кричал, однако и сквозь этот крик я сознавал, что даже в этом распятом, беспомощном состоянии я свободен-я могу ненавидеть своих мучителей или простить их. Свобода, казалось бы, весьма относительная, но, когда ты ощущаешь только приливы и отливы боли, она открывает перед тобой целую вселенную возможностей. И сделанный тобой выбор между ненавистью и прощением может стать историей твоей жизни."
"Первое, на что я обратив внимание в тот первый день в Бомбее, - непривычный запах. Я почувствовал его уже в переходе от самолета к зданию аэровокзала - прежде, чем услышал или увидел что-либо в Индии. Этот запах был приятен и будоражил меня в ту первую минуту в Бомбее, когда я, вырвавшись на свободу, заново вступал в большой мир, но он был мне абсолютно незнаком. Теперь я знаю, что это сладкий, тревожный запах надежды, уничтожающей ненависть, и в то же время кислый, затхлый запах жадности, уничтожающий любовь. Это запах богов и демонов, распадающихся и возрожденных империй и цивилизаций. Это голубой запах кожи океана, ощутимый в любой точке города на семи островах, и кроваво-металлический запах машин. Это запах суеты и покоя, всей жизнедеятельности шестидесяти миллионов животных, больше половины которых - человеческие существа и крысы. Это запах любви и разбитых сердец, борьбы за выживание и жестоких поражений, выковывающих нашу храбрость. Это запах десяти тысяч ресторанов, пяти тысяч храмов, усыпальниц, церквей и мечетей, а также сотен базаров, где торгуют исключительно духами, пряностями, благовониями и свежими цветами. Карла назвала его однажды худшим из самых прекрасных ароматов, и она была, несомненно, права, как она всегда бывает по-своему права в своих оценках. И теперь, когда бы я ни приехал в Бомбей, прежде всего я ощущаю этот запах - он приветствует меня и говорит, что я вернулся домой."
"По мере того, как счетчик водителя накручивал километры, сотни обитателей трущоб становились тысячами и десятками тысяч, и меня буквально крючило внутри. Я стыдился своего здоровья, денег в карманах. Если вы в принципе способны чувствовать такие вещи, то первое неожиданное столкновение с людьми, отверженными миром, будет для вас мучительным обвинением. Я грабил банки и промышлял наркотиками, тюремщики избивали меня так, что кости трещали. В меня не раз всаживали нож, и я всаживал нож в ответ. Я убежал из тюрьмы с крутыми порядками и парнями, перебравшись через крутую стену в самом видном месте. Тем не менее это распахнувшееся до самого горизонта море людского страдания резануло меня по глазам. Я словно напоролся на нож."
"Сам не знаю почему, но я сразу почувствовал, что многие принимают ее гордость за высокомерие и путают уверенность с равнодушием."
"Прошлое отражается в нашем сознании сразу двумя зеркалами:одно яркое, в нем видно то, что мы когда-то сказали или сделали, другое темное, заполненное невысказанным и не сделанным."
"Я будто онемел в те первые годы после побега, был контужен несчастьями, вторгшимися в мою жизнь. Мое сердце пребывало где-то на самой глубине, в тиши. Никто не мог и ничто не могло меня всерьез ранить. Никто не мог и ничто не могло сделать меня по-настоящему счастливым. "
"Но душа не является продуктом культуры. Душа не имеет национальности. Она не различается ни по цвету, ни по акценту, ни по образу жизни. Она вечна и едина. И когда наступает момент истины и печали, душу нельзя успокоить."
"Первое, на что я обратив внимание в тот первый день в Бомбее, - непривычный запах. Я почувствовал его уже в переходе от самолета к зданию аэровокзала - прежде, чем услышал или увидел что-либо в Индии. Этот запах был приятен и будоражил меня в ту первую минуту в Бомбее, когда я, вырвавшись на свободу, заново вступал в большой мир, но он был мне абсолютно незнаком. Теперь я знаю, что это сладкий, тревожный запах надежды, уничтожающей ненависть, и в то же время кислый, затхлый запах жадности, уничтожающий любовь. Это запах богов и демонов, распадающихся и возрожденных империй и цивилизаций. Это голубой запах кожи океана, ощутимый в любой точке города на семи островах, и кроваво-металлический запах машин. Это запах суеты и покоя, всей жизнедеятельности шестидесяти миллионов животных, больше половины которых - человеческие существа и крысы. Это запах любви и разбитых сердец, борьбы за выживание и жестоких поражений, выковывающих нашу храбрость. Это запах десяти тысяч ресторанов, пяти тысяч храмов, усыпальниц, церквей и мечетей, а также сотен базаров, где торгуют исключительно духами, пряностями, благовониями и свежими цветами. Карла назвала его однажды худшим из самых прекрасных ароматов, и она была, несомненно, права, как она всегда бывает по-своему права в своих оценках. И теперь, когда бы я ни приехал в Бомбей, прежде всего я ощущаю этот запах - он приветствует меня и говорит, что я вернулся домой."
"По мере того, как счетчик водителя накручивал километры, сотни обитателей трущоб становились тысячами и десятками тысяч, и меня буквально крючило внутри. Я стыдился своего здоровья, денег в карманах. Если вы в принципе способны чувствовать такие вещи, то первое неожиданное столкновение с людьми, отверженными миром, будет для вас мучительным обвинением. Я грабил банки и промышлял наркотиками, тюремщики избивали меня так, что кости трещали. В меня не раз всаживали нож, и я всаживал нож в ответ. Я убежал из тюрьмы с крутыми порядками и парнями, перебравшись через крутую стену в самом видном месте. Тем не менее это распахнувшееся до самого горизонта море людского страдания резануло меня по глазам. Я словно напоролся на нож."
"Сам не знаю почему, но я сразу почувствовал, что многие принимают ее гордость за высокомерие и путают уверенность с равнодушием."
"Прошлое отражается в нашем сознании сразу двумя зеркалами:одно яркое, в нем видно то, что мы когда-то сказали или сделали, другое темное, заполненное невысказанным и не сделанным."
"Я будто онемел в те первые годы после побега, был контужен несчастьями, вторгшимися в мою жизнь. Мое сердце пребывало где-то на самой глубине, в тиши. Никто не мог и ничто не могло меня всерьез ранить. Никто не мог и ничто не могло сделать меня по-настоящему счастливым. "
"Но душа не является продуктом культуры. Душа не имеет национальности. Она не различается ни по цвету, ни по акценту, ни по образу жизни. Она вечна и едина. И когда наступает момент истины и печали, душу нельзя успокоить."
суббота, 25 декабря 2010 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)